Александр ШВЕЦ: «Сейчас нельзя лишить государство права вето на банкротство госпредприятий»

Эксперты считают, что в Беларуси назрела острая необходимость в реформировании законодательства о банкротстве, — новый закон должен заложить основы для реструктуризации и оздоровления экономики. Внести на рассмотрение депутатам новый законопроект «О банкротстве» планируется в 2019 году. Однако некоторые предложенные новации в этот документ уже сейчас вызывают серьезные вопросы у бизнеса.

Об этом – в интервью БЕЛРЫНКУ председателя Белорусской научно-промышленной ассоциации (БНПА), члена Совета по развитию предпринимательства Александра ШВЕЦА.

Александр ШВЕЦ. Фото БЕЛТА

— Александр Иосифович, какие предложения нового законопроекта у вас вызывают обеспокоенность прежде всего?

— Отмечу, что сейчас готовится, по сути, новый законопроект о банкротстве. Прежний был внесен на рассмотрение депутатов еще 31 декабря 2016 года, но не был рассмотрен. Сейчас ведется доработка этого документа, осуществлены значительные корректировки. Именно они и вызывают у нас массу принципиальных вопросов.

Направление, из которого мы исходим и которое мы должны задать при подготовке нового законопроекта о банкротстве, — равноправие всех кредиторов в процессе банкротства по удовлетворению своих прав. Это особенно важно в сложившейся сейчас в нашей стране ситуации с неплатежами.

И в этой связи хотел бы отметить вот что. Просроченная кредиторская задолженность по кредитам банкам сегодня составляет от 3% до 5% всей просроченной кредиторской задолженности. Имея такую относительно небольшую задолженность коллеги предлагают утвердить в новом законе следующую норму: при продаже заложенного имущества банкрота 80% полученных средств направлять – отдельно от процедуры – на погашение долгов банкам. При этом только 20% попадет иным кредиторам по заработной плате и управляющему, а иным кредиторам ничего не остается.

Очевидно, что в ситуации, когда банки могут контролировать финансовое состояние кредитозаемщика, они будут поставлены в заведомо привилегированное положение. С нашей точки зрения, это ненормально. При таком огромном пакете неплатежей – особенно в сельском хозяйстве, в строительстве, – недопустимо выделять банки в отдельную процедуру.

Считаем, что наши коллеги из госорганов и Нацбанка сначала должны предпринять все меры по существенному снижению неплатежей в экономике и только после этого что-то менять. Но если проблема с неплатежами останется в таком же большом масштабе как сейчас, выделять банки в отдельную привилегированную структуру в процессе банкротства заемщика нельзя.

— А с какой целью, на ваш взгляд, вносятся такого рода изменения в законопроект?

— Чтобы подстраховать банки как ключевой инструмент финансово-кредитной системы страны. Здесь достаточно хорошее лобби: и регулятор, и банки, и суды тоже считают, что банки – важная часть финансово-экономической системы.

А мы разве против? Мы также считаем. Но разве субъекты хозяйствования, которые находятся в системе неплатежей в гораздо большем объеме, — не ключевые ее элементы?

Думаю, что коллеги из Минэкономики, которые готовили поправки в законопроект о банкротстве, несколько поверхностно подошли к этому вопросу.

— Вы считаете данный вопрос одним из ключевых при подготовке законопроекта «О банкротстве»?

— У меня создается впечатление, что законопроект в основном дорабатывали не ключевые заинтересованные стороны, а те институты, которые в большей степени являлись операторами закона. То есть не должники и кредиторы являются инициаторами доработок, а Департамент по санации и банкротству вместе с антикризисными управляющими и с судами, — чтобы им легче было администрировать закон.

Мы понимаем, что прежний закон о банкротстве создавался в другое время. Ситуация в экономике развивается достаточно быстро. Поэтому мы согласны с тем, что нужно вносить изменения в закон. Но вносить их лишь в угоду операторам, администраторам закона? Или, все же, основываясь на фундаментальных экономических интересах должников и кредиторов как платформы этого закона?

Вот почему предлагаем должникам и кредиторам максимально углубиться в положения законопроекта.

— Предоставят ли вносимые предложения всем участникам процесса равные права по отбраковке неэффективных предприятий?

— В такой ситуации с неплатежами, какая сегодня сложилась в белорусской экономике, к сожалению, нельзя давать равные права и исключить право вето государства на банкротство госпредприятий. Ведь преимущественно государство и является причиной банкротства. Кроме того, мы больше должны думать о правах кредиторов через санацию.

— То есть, государство по-прежнему будет иметь широкое право вето на банкротство отдельных предприятий?

— Да. Но я хотел бы заметить, что исходя из проблемной ситуации, сложившейся с неплатежами в стране, стратегический смысл в этом вето есть: чтобы при замкнутом круге неплатежей в стране не наступил платежный коллапс.

Другое дело, на чем мы настаиваем: да, государство имеет право вето на банкротство, но не безусловное. Оно должно иметь право вето лишь как элемент санации. И если государство говорит: я блокирую банкротство, то оно должно это делать под какой-то бизнес-план, предлагаемый государством как собственником средств. Таким образом, если под это вето подкладываются бизнес-план и средства, это равнозначно санации.

— А если вето – не санация, тогда в чем его смысл?

— В этом случае оно может стать блокирующим элементом на пути решения проблемы неплатежей.

По сути, на это и нацелен указ № 399 «О финансовом оздоровлении сельскохозяйственных организаций», которым утверждены новые механизмы поддержки проблемных сельхозпредприятий. И принятое решение о рефинансировании кредитов таких предприятий под ставку в 1,5% — это возврат к предыдущей практике.

Мы однозначно против таких шагов. Есть законодательство о санации и банкротстве, и все должны ему следовать, а не изобретать «новаторские» подходы, подобные изложенным в указе № 399.

— В результате новый белорусский законопроект о банкротстве так и не приблизится к цивильному современному инструменту, способному вывести с рынка неэффективные предприятия?

— А мы не знаем, как отразится на экономике, если банки получат 80% заложенного имущества банкрота, минуя иных кредиторов. Если это будет принято, мы считаем, что новый закон не будет носить прогрессивного характера.

В сложившейся ситуации с неплатежами банки должны стать в общую очередь с иными кредиторами. Не могу сказать, что банки у нас находятся в столь плачевном состоянии в сравнении с другими кредиторами. Это не так, как минимум. Думаю, они находятся в более выгодном положении и эту выгоду в законе о банкротстве хотят закрепить еще в большей степени. А оснований для этого, на наш взгляд, немного.

Наши клиенты – не только кредиторы, но и должники. И мы равно смотрим за соблюдением интересов и одних, и вторых по отношению к процессинговым институтам. А это есть — антикризисные управляющие, суд и Департамент по санации и банкротству.

Кстати, некоторые коллеги предложили из законопроекта убрать такую организационно-правовую форму как осуществление антикризисного управления в качестве юридического лица. С нашей точки зрения, это упрощает жизнь судам и департаменту. Ведь очевидно: если убрать юридических лиц, то легче контролировать ситуацию.

Второй важный вопрос. Предлагается создать Палату антикризисных управляющих как саморегулируемую организацию. Мы говорим: но ведь в Беларуси пока даже не принят закон о саморегулируемых организациях. Может быть, это потом сделать? Тем более, что государство ни в каких иных сферах не спешит передавать часть своих функций саморегулируемым организациям. Почему оно вдруг так торопится? Очевидно, что им так выгоднее: это разгрузит департамент и суды. А где внимательное изучение рисков реализации данного предложения в условиях пока еще не сформировавшегося в стране кодекса делового поведения?

— На ваш взгляд, поспособствует ли новый закон «О банкротстве» расшивке неплатежей в белорусской экономике?

— Новый закон, безусловно, должен стать ключевым инструментом в решении этой проблемы, — он должен помочь убрать «тромбы», которые мешают развитию экономики. А такого ощущения, что он напрямую повлияет на расшивку неплатежей, у меня не сложилось.

— А тогда зачем вообще нужен новый закон о банкротстве?

— Вероятно, можно было бы оставить закон о банкротстве в прежней редакции. При сложившейся системе банкротства государственных юрлиц с возможностью госорганов блокировать, казалось бы, можно жить и с нынешним законом. Но здесь есть стратегическое согласование с международными организациями, которые говорят: надо увязывать вопрос рассмотрения новых траншей с вопросами законодательства о банкротстве.

Тем не менее, с нашей стороны будут предприняты усилия, чтобы этот закон был максимально широко рассмотрен экспертным сообществом. Чтобы к его обсуждению были привлечены реальные кредиторы и, в конце концов, принимали его более осознанно.

— Самое главное, что и при старом, и при новом законе госпредприятия хорошо защищены от банкротства?

— В принципе как такового запрета на банкротство госсектора в Беларуси нет, закон для всех один. Однако на практике мы имеем очень сложную систему вхождения госпредприятия в банкротство.

Но надо понимать, что это — не только защита самих госпредприятий, а защита чиновников, которые их курируют. Ведь если чиновники допускает вопросы, после чего банкротится предприятие, то разве силовики с них не спросят?

Поэтому через механизмы вето на банкротство они страхуются.

СПРАВКА:

На 1 сентября 2018 года задолженность белорусских госпредприятий по кредитам банкам составляла 16,2 млрд. рублей, в том числе просроченная задолженность – 1,2 млрд. рублей. При этом просроченная задолженность госпредприятий выросла в отношении год к году на 54%, в то время как частный сектор сократил просроченную задолженность с сентября 2017 года по сентябрь 2018 года на 53% до 457 млн. рублей.

В Беларуси по итогам января-сентября 2018 года доля нерентабельных и низкорентабельных (0-5%) организаций превышала 55%.

За январь-сентябрь 2018 года предприятия реального сектора Беларуси направили на погашение кредитов банков и займов 42,7 млрд. рублей. По сравнению с аналогичным периодом 2017 годом кредитно-займовая нагрузка возросла на 19,9%.