Анти-Криштапович, или в Поисках белорусской идентичности. Часть 3

В рамках Союзного государства достигнут очередной интеграционный прорыв: в сентябре Беларусь и Россия подписали программу, предусматривающую объединение экономик двух стран. Двум братским народам предстоит жить в условиях единого Налогового и Гражданского кодекса, унифицированного учета социальных гарантий, единого регулятора рынков газа и нефти и т. д. Все перечисленное начнет функционировать с января 2021 г.

Как и положено в обществе, не определившемся окончательно со своей геополитической идентичностью, очередной шаг навстречу «нашей России» одних обрадовал, у других же породил опасения по поводу возможной утраты независимости. Что касается героя моих предыдущих опусов, доктора философских наук Льва Криштаповича, то его реакцию полагаю, угадать несложно. Напомню читателям, что мой герой рассматривает интеграцию постсоветского пространства как необходимое условие «освобождения от западного внешнего управления и восстановления подлинной самостоятельности, настоящей, а не бумажной государственности».

Так о какой потери независимости речь? Чем больше интеграции в рамках Союзного государства, тем больше независимости.

Не детская болезнь, а старческий радикулит

Сложно оппонировать человеку, с которым ты согласен на 95%. Идентичность белорусского «большинства» – это советская идентичность. Поэтому она (идентичность «большинства») «реально функционирует лишь в условиях тесного союза с Россией». Разворот в Европу для ее носителей смерти подобен, и нет ничего удивительного в том, что большинство белорусов препятствовало, препятствуют и будут препятствовать такому развороту.

Однако приглядимся внимательнее к тому, на что могут рассчитывать белорусы в результате «освобождения от западного внешнего управления». Проще всего это сделать с помощью французского экономиста Томаса Пикетти, автора бестселлера о распределении доходов в современном мире «Капитал в XXI веке». В своей новой работе, посвященной России, Пикетти указывает, что если по уровню неравенства Россию есть с чем сравнивать, то по доле офшорного капитала в национальном богатстве она не имеет себе равных. Этот показатель в России гораздо больше американского, китайского или любой европейской страны.

Экономисты оценивали российские средства в офшорах более чем в 1 трлн. долларов. Цифра сравнима с годовым ВВП страны и в несколько раз превышает капитализацию российского фондового рынка. Кому принадлежит триллион «зеленых»? Примерно половина – российским миллиардерам из списка Forbes, другая половина – простым миллионерам.

Для страны, зарабатывающей на экспорте энергоресурсов, вложение средств в иностранные активы – обычная практика. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть на Норвегию, чистые иностранные активы которой превышают 200% ее дохода. Но у России данный показатель составляет скромные 25%. Куда же исчезли выведенные из страны средства? Они были выведены в обход официальной статистики. По подсчетам Пикетти, в офшорах находятся российские активы, эквивалентные 75% (по менее консервативным оценкам, около 100%) национального дохода России.

Получается, что российская элита не решается хранить свои богатства в стране, которая создана при ее непосредственном участии, в стране, в которой ею «все схвачено» и все контролируется.

Кто станет следующим президентом США или Франции, сегодня не возьмется предсказывать ни один серьезный политолог. Но такой проблемы нет в России вот уже два десятилетия. Так почему же стабильность в политике не трансформируется в стабильность в экономике? Казалось бы, все высшие посты в стране контролируются выходцами из ФСБ. Уж кому как не им, людям с холодными головами, горячими сердцами и чистыми руками знать секреты поддержания уверенности в завтрашнем дне. Но стоит только россиянину скопить более-менее приличную сумму, и он начинает искать пути по выводу ее в офшор.

Между тем, доверие – это важнейшая гуманитарная ценность. И тут мы сталкиваемся с парадоксом, на который постоянно обращают внимание социологи «Левада-центра»: сочетание чрезвычайно высокого уровня доверия к институтам, символизирующим единство империи (президент, церковь, армия), с низким уровнем доверия к институтам, определяющим возможности политического участия граждан (профсоюзы, партии, НКО, парламент).

Отмеченный парадокс стерилизует модернизационный потенциал российского общества. Поэтому принцип, сформулированный еще Владимиром Высоцким «кроме мордобития – никаких чудес», за путинские десятилетия своей актуальности не утратил. Результат не заставил себя долго ждать. Страна, претендовавшая на роль одного из двух мировых полюсов, превратилась в сырьевой придаток не только европейских, но и азиатских стран.

Свежий пример – заявление главы «Ростеха» Сергея Чемезова (работал в дрезденской резидентуре КГБ вместе с Путиным, жил с ним в одном доме) в интервью РБК о провале государственного проекта производства самолета Sukhoi Superjet 100.

В отличие от СССР, «наша Россия» так и не смогла создать ни одного гражданского самолета, способного конкурировать с западными машинами. То, что глава госкорпорации назвал «детской болезнью», эксперты оценивают как старческий радикулит. Самолет производится с 2008 г., но ни один из запланированных экономических показателей при этом не был достигнут.

«А у Толи и у Веры обе мамы – инженеры!»

По подсчетам американского политолога Роберта Даля, в 1900-1909 гг. существовало всего 8 демократических стран (17% всех государств), в 1940-1949 гг. – 25 (33%), а по состоянию на 1994-1997 гг. – уже 86 (45%).

Что обеспечило победную поступь демократии? По мнению российского правоведа Михаила Краснова, «Демократия в массовом сознании совершенно разных обществ ассоциируется главным образом с правовой защитой личного достоинства, с правовой реакцией на полицейский или чиновничий произвол, с экономическим процветанием, которое достигается опять же прежде всего благодаря правовому порядку. Именно право обеспечивает не просто экономическое процветание, но и социальную государственность. В общем, демократия, и только в этом ее ценность, ассоциируется с верховенством права, или с правовым государством».

Но право в его европейском понимании есть продукт Возрождения, Реформации и Просвещения. Из этой троицы «нашу Россию» в лучшем случае затронуло Просвещение, да и то не гуманитарной своей составляющей, а технической. Элиты в России на всем протяжении ее истории относились к знаниям исключительно как к средству укрепления военной мощи. Поэтому далеко не случайно в известном каждому советскому школьнику стихотворении Сергея Михалкова «у Толи и у Веры обе мамы – инженеры!» Технический уклон позволял элите добиваться желаемых результатов во внешней и внутренней политике не за счет добровольного участия (soft power), а путем принуждения (hard power).

Беспредел в вопросах права собственности, который сегодня стал визитной карточкой «нашей России», – лишь частный случай отсутствия правового порядка в стране. Поэтому поведение тех, кто выводит средства в офшоры, следует признать рациональным. Кому как не авторам правового беспредела следует понимать, что внутри страны отсутствуют юридические гарантии сохранности капиталов. Вместе со своими подданными они страдают от недостатка публичных благ, чистого воздуха и хорошего здравоохранения. Но чем создавать все это у себя дома, им дешевле купить доступ к этим благам в соседних государствах.

Вновь процитирую российского правоведа: «За рубежом элита инвестирует в те самые институты, которые она не поддерживает или даже разрушает у себя дома: справедливые суды, хорошие университеты, чистые парки. Просачиваясь вниз, эти деньги даже помогают бедным и больным, только они делают это не по месту своего происхождения…»

***

Современная государственность, о потере которой так переживает Лев Криштапович, – это государственность европейского типа. Разумеется, параллельно существуют государственности различного уровня архаичности. Поэтому нет ничего удивительного в том, что разрыв по ВВП на душу населения между странами-лидерами и странами-аутсайдерами с каждым годом нарастает. Если в 1800 г., по расчетам английского статистика Ангуса Мэдисона, он равнялся 4-м, то сегодня уже более 100.

Среди отстающих находится и Россия со своими цивилизационными спутниками Беларусью и Украиной. Последняя решила преодолеть российское культурное притяжение, что равносильно смене цивилизационной идентичности. Более серьезного испытания невозможно себе и представить, но иного пути в современность не дано, т. к. российская дорога ведет не к храму – она ведет в цивилизационный тупик.

Анти-Криштапович, или В поисках белорусской идентичности. Часть 1

Анти-Криштапович, или В поисках белорусской идентичности. Часть 2